Внезапная смена губернаторов — несомненное достоинство российской политической стабильности. Потому что всё чиновничество губернии при этой внезапной смене вздрагивает в унисон, политическая стабильность даёт волну, которая катится от губернского центра ко границам, мутно и смущённо, а порой и подобострастно поблёскивая сине-зелёной водорослью от лучей солнечного лика нового губернатора, который ловко и даже не моргая мигалками скользит по гребню на сёрфе. Потом волна отражается от границ — и назад, к центру, потом обратно, всё затихая и затихая, пока, наконец, опять не наступит стабильность и гладь.
Кабы не было внезапных смен, так была бы всего одна устоявшаяся стабильность, и даже лягушки бы уснули в этом пруду. А так — лягушки вспрыгивают, напуганные волной, в берега пруда бьёт лёгкий прибой, а потом наступает новая стабильность, стабильнее и лучше прежней. Это, конечно, куда приятнее и удобнее для всякого гражданина России, потому что если, спаси нас Боже, назначить демократические выборы, так ещё не известно, что после них воспоследует. Уж точно не стабильность лучше прежней стабильности.
Особенно хорошо, когда новый губернатор — человек богобоязненный и немедленно это демонстрирует вздрогнувшему чиновничеству. Тут чиновничеству сразу становится понятно, куда идти и у Кого испросить скорейшего наступления новой, почти уже цифровой стабильности. И его, чиновничества в ней прежнего присутствия. Конечно в церковь.
Там на клиросе стоит дьячок, а перед ним лежат две бумажки. На одной из них написано «о здравии», на другой — «за упокой», и под обоими заглавиями по ряду имён… Около клироса переминается маленький ивановский чиновник Иван Иванов. Он задумался…
— Дальше кого? — спрашивает дьячок, лениво почёсывая за ухом.— Скорей, убогий, думай, а то мне некогда. Сейчас часы читать стану…
— Сейчас, батюшка… Ну, пиши… О здравии рабов Божиих: Сергея, Светланы, Максима, Ирины со чады, Игоря, Любови, Ольги…
— Постой, не шибко… Не за зайцем скачешь, успеешь.
— Написал Ольгу? Ну, таперя пиши Евгения, Александра, Наталию, Андрея… Записал усопшего Андрея?
— Постой… Андрей помер?
— Помер… — вздыхает маленький чиновник.
— Так как же ты велишь о здравии записывать? — сердится дьячок, зачёркивая Андрея и перенося его на другую бумажку. — Вот тоже ещё… Ты говори толком, а не путай. Кого ещё за упокой?
— За упокой? Сейчас… постой… Ну, пиши… Алексея, Владимира, Сергея, Вячеслава… Запиши воина Виталия… Как ушёл со службы в этом годе, так с той поры и не слыхать…
— Стало быть, он помер?
— А кто ж его знает! Может, помер, а может, и жив… Ты пиши…
— Куда же я его запишу? Ежели, скажем, помер, то за упокой, коли жив, то о здравии… Пойми вот вашего брата!
— Гм!.. Ты, родименький, его на обе записочки запиши, а там видно будет. Да ему всё равно, как его ни записывай: непутящий человек… пропащий… Болящего Ивана…
— Болящего-то за упокой? Тю!
— Это меня-то за упокой? Ошалел, что ли?
— Тьфу! Ты, кочерыжка, меня запутал! Не помер ещё, так и говори, что не помер, а нечего в заупокой лезть!
Маленький чиновник вздыхает, подаёт дьячку десять рублей одной монетой и семенит к алтарю.