Как уже рассказывалось, каждый год 9 мая в полночь, разбуженные салютами, по всем воинским кладбищам страны встают из-под своих звёзд — бронзовых, мраморных, гранитных и фанерных — мертвецы. Солдаты Победы, Не Видевшие Победы. Они волокут свои простреленные, разломанные, раздавленные, обгорелые кости к мемориалам — простеньким гипсовым или пышно-монументальным, в зависимости от состоятельности муниципалитета, — им не важно. Солдаты влачатся, тихо постукивая пяточными костями о плиты, роняя на них червей и кусочки земли могильной, чтобы отметить свой праздник, расположившись бивуаком вкруг центральной фигуры мемориала, — Солдата, Матроса или Родины-Матери.
Живые, тёплым своим нутром чуя, что так оно и происходит каждую полночь 9 мая, 22 июня и по некоторым другим, локальным датам истории самой главной и самой страшной войны, обычно делают постаменты удобными для привала мертвецов, со многими приступками, пандусами, бордюрами разной высоты. Можно стоять, облокотившись, сидеть, полулежать. Спасибо живым за это.
В этом году в полночь 9 мая особенно интересным был разговор на мемориале небольшого городишки Родники в Ивановской области.
— …чё потом начнётся, числах в двадцатых, после того, как этот чудик своё кино в Сеть пустит, — говорил сангвинический скелет с дырой в кулак в височной части черепа, свой Тёркин этого привала. Он стоял в центре самой большой группы мёртвых солдат, прислонясь позвоночником к подножию памятника.
— Куда пустит? — спросили сразу несколько мертвецов загробным своим хором.
— Спите беспробудно, не интересуетесь, а выползете — так разъясняй вам, — укорил Тёркин, — ныне каждый своё кино может снять и кому хошь на дому сразу показать по Сети, которую на весь мир накинули. Сверхрадио такое, которое всё передаёт: и книги, и картинки, и кино на экран, который есть у каждого. Вот он документальную ленту про то, как нам сегодня венки возлагали, а потом забирали до будущего года, тишком снял и пустит в эту Сеть, чтобы каждый увидел…
— И чё тут такого интересного? Ну, забрали до будущего года и правильно сделали. Чё добру пропадать! И нам просторнее, а то путаются тут в ногах веночки-цветочки. Вообще ритуал забыли! Надо стакан водки с куском хлеба ставить! — Рассудительно говорил крупный скелет без левой руки, в жизни, вероятно, старшина.
— А ты чем пить её собрался? — заклацал в смехе челюстью мертвец, вообще не имеющий нижней части остова, его принесли товарищи и поставили прямо на грудную клетку.
— Я уже 70 лет никуда не собираюсь! Пусть бродяга какой-нить махнёт за наш упокой. Вот бродяга — тот с душой нас помянет. Может даже всплакнёт спьяну…
— Точно, — поддержал Пол-Солдата, — пропала слеза из праздника. Только рожи протокольные. Какие рожи, такие и венки… Согласен, правильно, что унесли сразу. Соблюли протокол и ладно…
— Какая слеза! Веселуха! Президент с премьером похохатывают на параде…
— Ага. И ещё моду придумали на машинках своих писать «Т-34» или «Ил-2»…
— И ленточки от ордена Славы только что в сортирах не привязывают, а, может, и привязывают,.. — загомонили мертвецы с костяным пристукиванием челюстями.
— И что такого? Пусть веселятся! Победили же! — Перекрикнул всех долговязый скелет с железными зубами, но только в верхней челюсти, поскольку нижняя у него отсутствовала. Наступила мёртвая тишина, прерванная лишь через четверть минуты Тёркиным:
— Кто победил? — И повёл дырявым черепом туда-сюда, шаря пустыми глазницами по товарищам.
— Ну, не мы же. Мы ж Её не видели, значит — не мы, — с тихим смешком ответил Железный. — А чё начнётся-то?
— Чё начнётся?
— Ты говорил, что когда этот чудик пустит своё кино в Сеть, потом чё-то начнётся…
— А… Ну, в общем, губернатор тётеньку какую-то с работы прогонит… Скажет: «Это святой праздник для каждого, и такое отношение просто недопустимо». И все так скажут. И по телевизору скажут… Не интересно, в общем, — промямлил Тёркин.
— Зря прогнал, она всё правильно сделала…
И опять повисла мёртвая тишина. Но к облегчению всего привала висела не долго, потому что загомонил первый родниковский петух, и солдаты поплелись в свой вечный покой и свою вечную неизвестность.