Кто только не пытался повторять в жизни, толковать или, в крайнем случае, просто записывать собственные или чужие сны. Из повторивших наиболее удачливым был Менделеев, из толковавших — Фрейд, из записавших, пожалуй, Лавкрафт. Впрочем, в мифы про таблицу элементов и про психоанализ я не верю. Менделеев просто приукрасил собственную гениальность красивой байкой, а Фрейд этой байкой поднажал, чтоб до гениальности добраться. Вот Лавкрафт, кажется, действительно — так и бредил. Так оно и вышло — худосочным текстом, не годящимся в подметки ни предку Лавкрафта Эдгару По, ни потомку — Стивену Кингу. Из чего можно вывести: сон, каким бы он тебе ни казался великолепным, готическим, блестящим и ужасающим пока ты спишь, при вытаскивании на поверхность оказывается дохлятиной. Или по-другому — глупо смешивать мир сна с миром действительности. Глупо и непродуктивно.
Зато, не смешивая, я недавно обнаружил другую интереснейшую вещь, касающуюся сна. Она потрясла меня гораздо сильнее, чем иные кошмары, которые нас посещают с неприятной регулярностью.
Значит так. Как то раз сплю я себе сплю, никого не трогаю, вижу какую-то невразумительную лабуду, которая там, во сне, кажется мне интересной. Потом сюжет прерывается с тем, чтобы дать мне проснуться, сходить на кухню и выпить водицы. Я в дремоте ползу на кухню, в рефлекторной безусловности нажимая на выключатели, пью из носика чайника и автоматически гляжу на электрические часы, моргающие на панельке микроволновки. 2:15. Очень хорошо. Возвращаюсь в кровать, дальше сплю, добрый сюжет сна опять вовремя прерывается, чтобы опять дать мне напиться. Я опять ползу на кухню, пью, смотрю. 2:10. Я сосредотачиваюсь и думаю: ага, нет брат-черт, ты меня не обманешь, теперь-то я точно запомнил, что 2:10. Валюсь в кровать, но сплю уже насторожившись, следя за сюжетом, но уже предполагая, что через некоторое время надобно сходить на кухню не столько ради того, чтобы приложиться к носику чайника, сколько ради часов микроволновки. Сюжет сна, ведь он же мой сюжет, он покорен и добр. Он опять прерывается в необременительном месте. Я думаю: э нет, брат, меня так просто не возьмешь. И прежде, чем идти на кухню, иду в туалет. Выливаю остатки сна в унитаз и абсолютно бодрый в третий раз иду на кухню. Пожалуй, мчусь. Наплевать на чайник. 1:55.
Я начинаю нервничать. Сон уже не идет. Беру спасительного Антона Павловича, прочитываю какой-то коротенький рассказик, что-то из самого классического. Опять иду на кухню. Всё нормально — 2:15. Поскольку Антон Павлович — один из лучших моих друзей, то я успокаиваюсь и опять засыпаю. Сплю долго (во всяком случае, как кажется во сне, сюжетная лабуда разворачивается эпическими полотнами и тянет на талантливый сериал). Просыпаюсь просто так. Ни пить, ни в туалет не хочу. И даже третьего не хочу. С опаской иду на кухню, не зажигая света. 1:50… Дьявольщина.
И тут начинаю припоминать лабуду послечеховского сна.
И точно. Сюжета не помню, но знаю наверняка, что всё шло назад. Но не так, как если бы вы запустили кино в обратную сторону, когда пешеходы большого города энергично идут задом наперед, ковш экскаватора будто всасывает назад грунт и даже лошадка, сделав грустные глаза и подняв хвост, принимает обратно в задницу только что выкаканное.
Нет. Во сне всё шло назад, но осмысленно, а не гротескно. Как будто с намеком на возможность попробовать еще раз вот с этого места. Вот с этого, которое уже пропущено…