Петух ночевал в дровяном сарае, на высокой поленнице аккуратно наколотых и аккуратно уложенных к зиме душистых берёзовых дровишек с завитушками бересты. С восходом солнца кукарекал, как и положено петуху, хотя солнышка не видел – сарай не имел оконцев.
Раньше-то коммунальный дом просыпался по первому будильнику, но петух пел раньше будильника, так что теперь дом просыпался по петуху. Из сарая его выводили по очереди: одно утро – маленький Вовка, другое утро – Вовкина бабушка. Во дворе дома специально для петуха был вбит в землю железнодорожный костыль, к которому петуха и привязывали за лапу на длинную бельевую верёвку. Когда во двор забредал чужой человек, чужой кот или чужой пёс, петух шумел крыльями, выпячивал грудь и громко оповещал всех заинтересованных и не очень о прибытии чужака…
Бабушка маленького Вовки купила на кинешемском рынке живого петуха. Чёрного и тощего. У такого же чёрного и тощего забулдыги. «Зачем я тебя купила?» – спрашивала сама себя бабушка всякий раз, когда привязывала петуха за лапу, а тот её клевал в руку. Бабушку соблазнила мизерная цена, а окончательно подкосил импульсивный характер. Она ещё не знала, что с петухом делать, когда принесла животинку со связанными ногами в авоське в нашу коммуналку образца 70-х. Петушиная голова с гребнем набекрень торчала из авоськи и глядела зло и отважно.
– А что с ним делать… – сказал дядя Володя. – Откормим да и сварим… Что же ещё с ним делать…
Петух пасся на разнообразных крупах, семечках и крошках, которые ему весело и наперебой носили ото всех восьми коммунальных семей. А через два месяца дядя Володя опять сказал бабушке:
– Елена Сергеевна, пора рубить Петьку-то, а то уж скоро осень, дожжи пойдут, он простудится и охрипнет…
– Не дам, – ответила бабушка, – жалко!
– Как же так, ба, – встрял Вовка, – я всем пацанам сказал, что петуху башку рубить будут, они ждут… Смотреть придут… Говорят, он без головы полетит!
Бабушка посмотрела на Петьку и махнула рукой:
– Я суп есть не буду. И готовить не буду. Пусть Поля щиплет и варит…
И ушла…
Петька без головы не полетел. Только судорожно чиркнул крыльями по земле около своей берёзовой плашки, когда дядя Володя разжал пальцы.