Борис Николаевич Чудецкий, человек с бурной политической биографией, всё чаще задрёмывал в кресле председателя комитета по законности Ивановской облдумы. Во-первых, биография была не только бурная, но и долгая, а, во-вторых, дрёме способствовало размеренное посасывание карамелек, на которые Борис Николаевич перешёл в последнее время в заботе о здоровье, совершая тем самым распространённую ошибку бурных политиков в годах. То есть физическому здоровью карамельки, может, и полезны, а вот политическое здоровье из-за резкого ухода с самой крепкой из российских политических платформ не менее резко переходит в дрёму.
Задремав, политик часто ронял из губастого рта длинную слюнку, достигающую колена. И по этой слюнке аккуратно и неспешно, как хороший промышленный альпинист, спускался почти дососанный остаток конфетки. То розовый, то золотистый, то изумрудный. Зрелище, конечно, не доставляло удовольствия ни коллегам, ни просителям. Их становилось всё меньше в кабинете председателя. Потому и дрёма всё углублялась. Бориса Николаевича больше не беспокоили люди и дела. Комитет по законности перестал выдумывать законы, даже бестолковые. Журналисты забыли о существовании такого депутата. Не говоря уж об избирателях. Просыпался он только к пленарным заседаниям Думы. Да и то не всегда. Не самое красивое завершение карьеры, хотя, быть может, вполне благополучное. И для депутата, и для электората. Некоторые скептики из этого самого электората, пожалуй, сказали бы: вот все бы наши депутаты становились такими, да поскорее!
Зато приходили вещие сны.
В этот раз Чудецкому приснилась главная политическая встреча в его жизни. Давняя встреча. Но привиделась ярко и доподлинно, как будто вчера была. Со знаменитым его тёзкой, Борисом Николаевичем Ельциным.
Они ведь вместе начинали служить стране на беспокойном поприще. В разных масштабах, конечно, но в одном месте — на знаменитом Съезде народных депутатов РСФСР (после провозглашения суверенитета — России). И вот однажды в кулуарах Ельцин, уже будучи избранным председателем Верховного Совета, подошёл к Чудецкому, хлопнул его по плечу своей могучей трёхпалой ладонью и сказал:
— Здорово, Борис Николаевич! А я, понимашь, читаю тут одну бумажку и гляжу — Борис Николаевич! Во, думаю: депутатов до чёртиков, а нас, Борисов Николаевичей, токо двое. Ну, заинтересовался… Мне тебя показали… Во, думаю: так мы ещё и похожи чем-то… Настоящие русские мужики! Ты заходи как-нибудь, Николаич, просто так заходи!
И Борис Николаевич зашёл к Борису Николаевичу. Просто так зашёл. Сначала хотел пойти и попросить о чём-нибудь, а потом подумал политически: зайду-ка я просто так, без просьб. Если хорошо посидим, так потом можно будет с десятком этих просьб ходить.
Но посидели они — не очень. Не то чтобы плохо, но и не подружились. Не уловил Чудецкий Ельцина.
Поздно вечером дело было, ну и Борис Николаевич, конечно, потащил Бориса Николаевича в комнату отдыха, где была всегда одна, самая крепкая русская политическая платформа, даже если стояли (сидели) на ней люди разных взглядов. Выпили. И Ельцин спрашивает:
— Ну, рассказывай, Николаич, как у вас там, в Иванове дела…
Чудецкий и стал рассказывать, но унесло его куда-то не туда. В мелочи пустился, долго говорил, нудно, не удержался-таки и от упоминания собственных интересов. Ельцин-то подливал. И не заметил Чудецкий тот момент, когда надоел Ельцину. Понёс про политику, про важность политического долголетия, чтобы успеть осуществить всё задуманное…
— Эх, Борька, устал я от тебя, уходи, суетишься ты много, — оборвал его будущий первый президент. — Ты только не обижайся. Вот если я увижу, что кто-то от меня устал, тоже скажу: вы устали, я устал, я ухожу… И не надо никакого политического долголетия. А то доживёшь до того, что слюни на людях будешь пускать, а не осуществлять! С нашим-то образом жизни… — и Ельцин кивнул на «Столичную».
Тут Борис Николаевич Чудецкий очнулся от дрёмы, подобрал рукавом с губ и пробормотал под впечатлением:
— Я устал, я ухожу.