Весь такой загадочный Борис Гребенщиков в свое время порадовал поклонников песней «Железнодорожная вода». Все гадали: о чем это забубенил таинственный гуру? И только я точно знаю, что такое железнодорожная вода. Эту воду ежедневно пьет моя собака Нора, когда я выгуливаю ее вдоль чугунного полотна.
Дело в том, что, независимо от того, проложена дорога по насыпи или в выемке, сами рельсы всегда находятся на возвышении. И с обеих сторон дороги всегда, даже в летнюю жару, текут ручейки. И только зимой собака Нора познает, что есть еще и такие агрегатные состояния, как железнодорожный лед и железнодорожный снег.
А я, став взрослым бородатым злодеем, понял, что есть еще одна железнодорожная вода. Если ехать в купе с незнакомыми людьми вам предстоит более суток, она тут же появляется на столике вместе с огурцами, вареными яйцами и копченой колбасой.
Я с детства был очарован железной дорогой. Под перестук колес так интересно трепаться ни о чем, играть в карты и даже засыпать. В вагоне я познакомился с массой интересных людей, не считая всех тех историй, что приключились там в компании людей, уже мне знакомых.
Началось все с того, что в первом классе нас куда-то повезли на трамвае. Я до этого жил в деревне и дальше Шуи никуда не выезжал. Так что через пять минут весь вагон уже знал, что я впервые еду в трамвае. Вся детня над этим потешалась, и только один мальчик серьезно объяснял мне: «Вот такие трамваи, Саша, ходят в нашем городе». Сейчас этот мальчик – ректор духовной семинарии.
А после знакомства с поездами я так ими увлекся, что даже написал повесть о некоем Шорыгине, который, уйдя на пенсию, продал свой дом и поселился в поездах, раскатывая по всему Союзу от Владивостока до Бреста. Билеты тогда были недорогие. Сегодня старина Шорыгин свою квартиру прокатал бы за год.
Лет пять назад я ездил в Питер. В купе, где ехал я с женой, также находилась другая семейная пара. А поскольку это был экскурсионный тур, обратно мы тоже ехали вместе. Так вот мужская половина этой семейной пары потряс меня на всю жизнь. Он выпивал каждую следующую бутылку пива раньше, чем я открывал свою. И не подумайте, что я эстонец. Я однажды даже выиграл конкурс на скорость выпития пива. Причем за явным преимуществом: соперники поставили на стол почти полные бутылки, когда я через пару секунд после зеленого свистка хлобыстнул об пол свою. А мой попутчик, едва я отхлебывал «Невского», говорил: «Ну что, по второй?».
Из Питера мы ехали в самарском поезде, так что у проводницы все купе было забито «Жигулевским». Так она у нас за дверью в коридоре всю ночь провела, поминутно вынимая еще пару пива из ящика. Наши супруги мирно дрыхли, да и я, честно говоря, уже собирался забраться на верхнюю полку, а неугомонный собутыльник все кричал: «Санек, какое спать? Сейчас же Бологое, раков купим». И действительно, среди ночи он привел мне с десяток торговцев раками, наперебой расхваливавших свой товар. При знакомстве выяснилось, что этот лучший на свете попутчик – главный бухгалтер крупнейшего ивановского предприятия.
Еще мы с друзьями в поезде измеряли градус человеческого настроения. Я тут уже как-то писал, что в свои вояжи по рекам мы с приятелями обязательно оправляемся на поезде. И вот однажды, вы, конечно, ни за что не поверите, мы на Мере всю взятую с собой водку не выпили. Несколько бутылок везли с собой обратно. Наш кинешемский друг так долго с нами прощался, что из вагона выпрыгивал уже на полном ходу. Упал, бедолага, и по крутому склону скатился прямо под ноги милицейского наряда. Полдня пролежал на нарах, а когда его выпускали, выяснилось, что уйти он сам не может – порвал связки на обеих ногах. Через год после этого он погиб, нарушив технику безопасности при покраске трубы крупнейшего кинешемского предприятия.
Так вот, с оставшейся водкой мы принялись приставать к пассажирам. «Смотри, вот этот солдатик явно хочет выпить? Рванешь, рядовой? – Я прапорщик! – Ну тогда точно рванет.» «А вот этот мужик не будет. – Прораб, наверно. – Нет, поммастера? – Наливай».
Особенно потрясла нас старушка, которая сидела в купе с тремя трезвыми согражданами в шляпах и галстуках. Когда мы замучились уговаривать этих загадочных людей в штатском, старушка с ухватками Никитичны махнула рукой и сказала: «Еххх! Давайте што грамм и шеледку!»
На самолете я летал один раз в жизни – и то почему-то до Кривого Рога. Хотя в последние годы и на юга постоянно катался, и всю Восточную Европу объездил. Почти исключительно на поезде. И знаете – хотя в европейских поездах и комфортно, но не так интересно. Едешь, как в автобусе. Кругом, конечно, красота, рапс цветет, всякие буки и грабы расцвечивают перелески, поля все квадратненькие, чистенькие, зайцы и олени на тебя смотрят, особенно в предгорьях, но романтики нашей железки нет. Для меня с пересаживанием с узких рельсов на широкие в Бресте или Чопе происходило не просто пересечение границы. Это было попадание в некую Зону, где только мы, сталкеры, обитаем. Ведь у нас вдоль железных дорог не просто Россия, со всеми ее облезлыми заборами и зданиями без окон, а какая-то полоса отчуждения. Бомжи тут вечно тусуются, металлолома ржавого валяется столько, что японцы бы целый год прожили, не работая, вечно какие-то промышленные сооружения битыми окнами поблескивают. Разве с самолета все это заметишь?
Теперь я рядом с железной дорогой живу. К тепловозным гудкам привык, по ночам не просыпаюсь. И собаку Нору удобно выгуливать. Пока я водил ее по всяким Курьяновским улицам, мне непременно каждый второй домохозяин обещал все Норины выделения домой приносить, а РЖД – контора мирная, и не возражает, что моя собака, попив железнодорожной воды, тут же удобрит насыпь. Так дай мне напиться железнодорожной воды…
Журнал «VIP-квартал»