Мне с детства нравилось словосочетание «мировой судья». Почерпнул я его, надо понимать, из русской литературы XIX века, которая – всем известно – лучшая в мире.
Мировой – это, во-первых, мир. Истца и ответчика мирят: «Иван Иванович, уступите этому черту Ивану Никифоровичу, Иван Никифорович, пес с ней, с бекешей, окстись – Иван Иванович же твой друг и сосед». Во-вторых, «мировой» – значит, классный, чумовой, типа ВАЩЕ. Первые сомнения меня начали брать, когда так называемый мировой судья судил (судила) Рахманькова. История эта описана в анналах, со всеми никому не нужными экспертизами и свидетельствами.
Потом мне и самому явилась депеша от мирового судьи: явитесь в качестве обвиняемого. Я, честно говоря, оху… удивился жутко. Еще не было ни следствия, ни суда, а уже обвиняемый. И требовали меня к ответу, как на скамью подсудимых – строго и с пристрастием. В итоге все обошлось, дело оказалось копеечным, истец (как в гражданском судопроизводстве сие лицо значится) испарился, суд дело слил в помойную яму, но неприятное ощущение осталось. Если я кого назвал «Прендергастом», так я ответчик, а обвиняемым меня величать – это извольте доказать, что я с целью оклеветать означенного Прендергаста подобные фразы допускал. Нет, оказалось, что порядок нынче иной – я сначала обвиняемый, а уж потом могу оправдаться. Любой урод в порядке частного обвинения в праве на меня уголовное дело возбудить, а мировой, если он хочет нас замирить, негодяя сначала должен усовестить, потом убедиться, что я не негодяй, а потом, может быть, решить, что я не подсудимый. Беда какая-то!
Наконец, на днях меня в очередной раз позвали в участок мировых судей. Не буду называть район, ибо, как сказано в классике, это могло произойти в любом районе нашего богоспасаемого Иванова. То есть, звали меня туда давно, но поскольку свидетелем, то я не считал должным являться, тем более, что судебные коридоры мной давно нелюбимы за скучность, тревожность и казенность. Дело, опять же, при всей своей незначительности, считалось уголовным – поскольку мировой судья иных не рассматривает. Но ответчик, пардон, обвиняемый, год манкировал своими обязанностями, и я, как свидетель, полагал, что тем более могу не общаться с правосудием, несмотря на грозные повестки. А тут вдруг на меня напала совесть (или трусость перед властью?), и я поперся в участок. Благо был в отпуске и времени рабочего не тратил.У входа в участок, куда я явился с банкой джин-тоника, меня потрясла композиционная группа из молодых мам с колясками. «Наверное, алименты требуют», – решил я и отошел под липки, поскольку время еще оставалось. Дел об истребовании алиментов, похоже, в это утро было много. Коляски сменяли одна другую. Когда пришло время, я бросил банку в кусты, спугнув совокупляющихся бродячих собак, и зашел в полуразрушенное здание. Мамаши, как выяснилось, шли не в суд. Прямо под судебным участком располагался кабинет гинеколога. Раньше здание и вовсе было поликлиникой, мировых туда поселили позже.
Наверху оказалось не менее странно. Вместо мрачно переглядывающихся истцов и ответчиков, всяких там свидетелей обвинения, которых давно самих нужно засадить в каталажку, на третьем этаже здания, где располагались судьи, сидела толпа люмпенов под охраной милиционера. На меня, сдуру надевшего белый костюм, все воззрились, как на ебанутого ангела, попутавшего ад с раем. «В какой кабинет? – равнодушно спросил пристав. – В первый? Вот за ними будете».
Я напрягся. Знаю я эти судебные заседания на весь день. А тут передо мной десяток то ли свидетелей, то ли обвиняемых. Дождешься, пожалуй. Я сел в кресло и начал изучать своих предшественников. Они были, как один, темнолики, несвежи и зловонны. У меня только успело закрасться сомнение, что это никакие не обвиняемые и уж тем более не свидетели, как один из них вдруг вскочил и побежал – слава Богу, не в мою сторону. Милиционер не сделал и попытки догнать беглеца, потому что оный уже в процессе бега извергал из себя выпитое накануне. Добежав до открытого окна, он изверг еще и съеденное.Тут я понял, куда попал. Очередь к судье, огражденная милиционерами в кабинете и приемной, представляла из себя задержанных за появление в нетрезвом виде вчера. Рассмотрение каждого дела у судьи занимало одну-две минуты. Пристав нисколько не удивился демаршу алкоголика. Пошел в специальную комнату, где хранились ведро, швабра и тряпки, достал их и скомандовал: «Вперед!». Алкоголик, тунеядец, дебошир и черт знает кто еще охотно подчинился: ладно, хоть не отпиздили.Тут судья позвала меня. Обвиняемый не явился, и мне выписали новую повестку: на сентябрь. Я повестку, конечно, взял, но судье сообщил, что в ее заблеванный участок больше не приду – только под конвоем.
И судья не удивилась. Улыбнулась и сказала: «Доставим, если что». И ведь доставят. Хоть трезвого, хоть пьяного. А если меня от происходящего стошнит, я уже знаю, где там тряпка и ведро.