Есть профессии, по поводу отправления которых имеет собственное мнение всякий непрофессионал. Это публичные профессии. Сюда, несомненно, можно отнести и журналистику. Заниматься журналистикой — это все равно, что принародно совокупляться. Замучают советами. Хотя похотливые индусы уже всё придумали много-много веков назад. Остается пользоваться уже изобретенным да варьировать позы. Но здесь все же предпочтительна интимность. В журналистике же интимности не может быть по определению: без публичности нет профессии.
Вот и лезет любой непрофессионал с советом, предполагая, что у него есть свои мысли, и что он может их складно и доходчиво изложить. В этом — вся путаница. Свои мысли случаются у одного человека из миллиона пару-тройку раз в жизни. К тому же своих свежих мыслей становится все меньше, а народонаселения планеты — все больше. Так что очень маловероятно, что, например, в современном Иванове, есть человек со своими мыслями. Тем не менее, журналистика в Иванове — бурна и обильна. Поскольку, как и журналистика в любой другой точке географической карты мира, не предполагает своих мыслей. Не в этом суть профессии. Суть — в игре чужими мыслями. Игра может быть примитивной (интервью, когда дословно пересказывается человек, как правило, негодно управляющийся с чужими мыслями), а может увлекательной (публицистика, когда чужие мысли можно нанизать в необычном порядке, чтобы нет-нет, да и случился более или менее свежий парадокс). Если к игре чужими мыслями добавлять чужие метафоры и чужие образы, и нанизывать их на шампур какого угодно, пусть и незначительного, факта или персонажа, то и получается хорошо прожаренный материал для читателя (того немногочисленного читателя, которому хватает ума не лезть с советами), чтобы ему было хотя бы не очень скучно и немного вкусно. В этом и состоит узкая специализация авторов «Курсива», но речь не о том.
Самое смешное, что сравнение журналистики с публичным совокуплением — не только метафора. Вернее так — у метафоры вполне физиологическое происхождение. А именно, средство массовой информации имеет ту же информационную склонность, какую сексуальную склонность имеет редактор или издатель (в общем, тот человек, который определяет информационную политику).
Если, например, этот определитель готов трахнуть саму невинность (невиновность), то и его СМИ будет исключительно агрессивным в своем стремлении домочься кого угодно. И чем недоступней кажется этот «кто угодно», тем лучше. Здесь, впрочем, истинной невинности вряд ли стоит беспокоиться, т.к. подобные СМИ имеют дело с государственной властью или крупным бизнесом, которые — не невинность, а патентованное Евангелием зло, а значит трахнуть их сам Бог велел.
Или наоборот, определитель, — покладистая семейно-очажная женственность. Так её СМИ — это непременно милейший глянцевый журнал, расслабляющий и засасывающий в нежность, мир и благополучие.
Это классические и, если так можно выразиться, крайние проявления сексуальности. Но со времен греко-римских излишеств человечество обнаружило в себе множество промежуточных или, иначе говоря, нетрадиционных проявлений, тоже нашедших свое место в современной журналистике. Причем, почему-то так сложилось в нынешней российской действительности, что это место сильно преувеличено в процентном соотношении с собственно сексуальной нетрадиционностью. Я еще напишу на эту тему научный трактат не менее чем кандидатского уровня, а пока — тезисно.
Взять, хотя бы, проституцию. Тем более что сейчас очень часто (особенно в среде тех, кого трахают, — см. абзац об агрессивном определителе) сравнивают журналистику с проституцией. И в этом есть известная доля правды. Предполагаю, что это связано с большим проникновением в российскую журналистику мужского гомосексуализма.
Т.е., среди женщин тоже встречаются проститутки. По разным исследованиям от 5 до 10 процентов женщин в связи со специальными сексуальными отклонениями, а вовсе не из-за проблем Сони Мармеладовой, склонны к проституции, их тянет на дело не вопреки, а благодаря, в том числе, и известным опасностям ремесла.
Но то женщины. Их — 5-10%. Конечно, они встречаются и среди руководителей СМИ, но редко. В Иванове я знаю только одну (кстати, всё хотел оговориться, да не знал, в каком месте текста вставить, — здесь речь не идет о казенных СМИ, поскольку они не СМИ). А вот среди пассивных мужчин-гомосексуалистов к проституции склонны, в сущности, все 100%. Поскольку проникновение в российскую журналистику педерастов сейчас очень велико, то и разговоры о журналистике как проституировании имеют под собой почву. Педераст именно по природе своей так и определяет информационную политику подопечного СМИ, смысл которой сводится не столько к желанию лечь под любого за деньги, сколько к надежде получить от этого наслаждение.
И здесь в явно неудобную позу попадают те, под кого ложатся. Если они, конечно, не активные гомосексуалисты.
Предположим, что педераст-руководитель — еще и ведущий телевизионного ток-шоу. Во-первых, он никогда не пригласит в студию женщину, оставив это удовольствие для более традиционно ориентированного подчиненного. Во-вторых, он будет укалывать приглашенных мужчин несложным вопросиками-провокациями, неопасными для обоих, но возбуждающими (в народных анекдотах ситуация определена ёмким словом «пра-а-ативный»). И, наконец, в-третьих, и в-главных. Приглашенный должен помнить, что это публичное совокупление. А в небольших городах, подобных Иванову, всё население имеет представление о сексуальных наклонностях руководителей местных СМИ.