Нагло и беспардонно пользуясь служебным положением редактора и владельца самого популярного среди региональных интеллектуалов (и примкнувших к ним граждан мира ивановского происхождения) средства массовой информации, окунаюсь и окунаю читателя, хотя он яростно этому сопротивляется, в армейские воспоминания. Это единственная привилегия, что оставили нам, служившим, прочие к 23 февраля. Почему-то поздравляют всех мужиков скопом, даже если они и не мужики вовсе, а армейских женщин не поздравляют (или не всегда поздравляют), оттягивая момент до праздника им. первой феминистки в мире Клары Цеткин (или Розы Люксембург?).
Но это не правильно! Враг не пройдет! Мы не позволим сделать из 23 февраля шабаш мужеложества. Долой примазавшихся и примазывающихся. Ведь как ни крути, а не служившие все-таки какие-то недоделанные. Больные духом и телом. Правда, девчонки? Да взять хотя бы меня. Целый месяц в психиатрической клинике, что в Богородском, пролежал, изображая тихо помешанного, лишь бы в армию не забрали, со столькими интересными людьми познакомился. Так не пролез же эксперимент. Треснул меня лечащий врач молоточком по коленке и говорит: годен-годен, еще как годен! И пошел я, здоровый телом и духом, в советскую армию, о которой в честь праздника буду нагло и беспардонно вспоминать.
Тем более, надо же хоть как-то скрасить эти жуткие истории последнего времени про армейский садизм и несчастных изувеченных мальчишек. Ублюдки везде есть. Больше того, я охотно соглашусь с тем, что в армии или милиции их гораздо больше в процентном отношении, чем, например, среди журналистов или таксистов. Казарма, как ни крути, больше располагает к себе ублюдков, чем редакция. Свойство ограниченного пространства, видите ли. Однако же рискну утверждать, что и в армии ублюдки — исключение.
Да, там, где служил я, тоже была дедовщина. Но сводилась она к одному — наряды тянули молодые за стариков. И драки были. По поводу разного подхода к несению тягот наряда. Но не более того. Никаких издевательств.
На самом деле, всё зависит от офицеров. Я вот в авиацию загремел, а летчики, они честь мундира берегут. И солдатиков не обижают. Потому и издевательств нет. За другие рода войск говорить не буду, поскольку не компетентен.
А вот и воспоминание. Про то, как меня комполка МИГом-29 чуть не задавил.
Я, на самом деле, был плохим солдатом. И вовсе не из-за отсутствия рвения или плохих успехов в боевой и политической подготовке. А по слабости характера. Как выпустили меня из учебки в звании ефрейтора, так я почти до самого дембеля в ефрейторах и проходил, хотя должность занимал офицерскую — помощник техника самолета, матчасть знал, и летчики не боялись залезать в приготовленный мною МИГ. Однако развести меня на самоход не составляло никакого труда, в связи с чем следующая лычка регулярно воздерживалась от падения на мой небесно-голубой погон.
Но домой я по всякому ушел бы, в крайнем случае, младшим сержантом. Я же говорю, летчики солдатиков не обижают. Да и политруку я ежемесячно рисовал эскадрильскую стенгазету. Но и тут меня подвела слабохарактерность. Уж до увала оставалось не больше месяца, и полк улетел на летний аэродром, и в казарме — только дембеля да чуть-чуть молодежи из учебки, и на аэродроме пара-тройка самолетов для тех офицеров, что остались, но чтоб не теряли навыков. И комполка тоже че-то на летний аэродром не отправился.
И вот наш аэродром. Конец апреля. Позднее утро рязанского розлива. Необременительные полеты только что закончились, я встретил, оттарабанил на стоянку и зачехлил свой самолет. Тепло. Тихо. Солнечно. Мухи уже жужжат. А после реактивного грохота они так приятно жужжат, доложу я вам. И домой скоро. Так тут мне хорошо стало, что в полк на ГАЗоне я не поехал, на обед плюнул и пошел через поле, через взлетку — в березнячок, благо, что колючка, огораживающая наш стратегический объект, была в очень известной степени условной. И уснул я в том березнячке глубочайшим дембельским сном, таким крепким, каким спят только те люди, которые доподлинно знают, что родина в безопасности.
Просыпаюсь, слюнку из уголка рта утираю и понять не могу, который час. Солнце ни высоко, ни низко, часы в казарме почему-то остались, да и пес с ними, с часами. Шлепаю назад. И только дохожу до самой середины взлетки (а взлетка — это вам не улица Красной Армии, широченная она), ну как раз на центральную разметку свой сапог в дембельскую гармошку опустил, как из самого из поднебесья, аки коршун на кролика, с пламенем и грохотом сыплется на меня этот монстр обороноспособности страны — МИГарь. Я только и успел челюсть отвалить — и стою как пень. А самолет чуть-чуть до взлетки не долетев как даст свечу — и обратно в поднебесье. Меня аж жаром из сопла обдало.
Что тут началось! Ни в сказке сказать, ни пером описать. Ракетницы в небо полетели (это рота охраны проснулась), мои друзья узбеки (узбеков к самолетам не подпускали, а разрешали только в роте охраны служить) мне руки вяжут, начальник полетов ко мне на УАЗике мчится. Кидают меня на губу и сгоряча шьют диверсию.
Потом-то, когда всё успокоилось, выяснилось, что командиру полка в неурочное время вздумалось тряхнуть стариной. Вот и тряхнул. Спас мне жизнь, но сам чуть не обоср…ся, исполнив свечку и, соответственно, приняв на грудь чуть ли не 5 G. Лично товарищ полковник приволокся ко мне на губу и говорит: ну, под трибунал я тебя, конечно, отдавать не буду, но на дембель ты уйдешь последним. Но скажи мне, чё ты на взлетке-то делал? Так к дембелю и готовился, отвечаю…
И сбылось по реченому полковником. 30 июня переступил я порог КПП и вдохнул запах свободы. И был я рядовым, ибо разжаловал меня полковник из ефрейторов за свои 5 G.
С днем Советской армии и Военно-морского флота!