У бывшего члена Совета Федерации в начале ельцинского правления, а ныне председателя Арбитражного суда Ивановской области Игоря Гладкова – политический зуд. На любом общественном мероприятии он всегда делает заявления, что никому не позволит себя и свой суд использовать в политических целях. На бывшем по должности, но настоящем по собственному мироощущению политике – и шапка горит.
Последняя, итоговая за прошлый год, пресс-конференция Игоря Гладкова удивила политическим ноу-хау. Структурный анализ рассматриваемых Арбитражным судом дел позволил его председателю сделать вывод о стагнации в экономике области и политической мифологии губернатора. Оставим в стороне неоспоримый постулат о том, что политическая мифология есть неотъемлемая часть любой политики, остановимся на собственно анализе. Весьма незамысловатом, надо сказать.
Основной постулат Гладкова – мало экономических споров, значит, мало экономики. Снижение числа экономических споров — однозначное свидетельство спада в экономике.
В эпоху бурного текстильного производства при Советской власти число таких споров было просто ничтожным. Логика отсутствует. Либо когда место под солнцем есть всем, то и спорить не о чем, либо споры решались внесудебным порядком, либо и то, и другое.
На ум Гладкову, видимо, не приходят мысли о том, что долговременная и потаенная структурная перестройка текстильной отрасли в Ивановской области вышла на финишную прямую. Что хозяйствующие субъекты укрупнились, а, соответственно, самих субъектов стало меньше. Что долго вызревавшая мысль о необходимости реально договариваться и сотрудничать хотя бы в некоторых сферах маркетинговой политики среди производителей текстиля дала результат. Что, абстрагируясь от политических мотивов и финансовых интересов нынешней областной администрации, формально она значительно более адекватна и жестка, чем аморфная предыдущая. И что все это вкупе дало именно тот результат по снижению судебно-экономических споров, который зафиксировал Арбитражный суд.
Снижение числа экономических споров, действительно, очень интересное явление, но ставить его в прямую зависимость от положения в экономике – явная экономическая вульгарность с политическим оттенком. Нелишне напомнить некоторым политизированным экономистам и судебным практикам, волею судеб отстраненным от активной политической жизни, что все споры, касающиеся экономики Ивановской области, вертятся вокруг снижения динамики роста, а не абсолютных цифр и показателей. Плюс к этому, сегодня мы, пожалуй, впервые подошли к тому рубежу, за которым начинаются реальные структурные изменения в текстильной промышленности. А это именно то, о чем всегда говорили все жаждущие изменений к лучшему.
То, что происходит сейчас и будет происходить, не может быть объяснено и проверено обычными статистическими выкладками. Объемы производства и его рентабельность — это не одно и то же. Если, скажем, объемы производства «Ивэнерго» производить числом занятых в текстильной отрасли, то это было бы одно из худших наших предприятий.
Текстильная отрасль обладает рядом системных недостатков, которые делают невозможным в условиях свободного рынка и конкуренции существование за ее счет целого региона с высоким уровнем жизни и социальной защищенности. Именно к таким относится, по сути, вся Россия по сравнению с Китаем, Индией и Пакистаном. Социальный характер нашего государства – высокий уровень бесплатного образования, медицины, поддержки инвалидов и пенсионеров и т. д. – не может быть обеспечен текстильной промышленностью, основной характеристикой которой является чрезвычайно низкая добавочная стоимость.
Как нереальные мечты воспринимались и до сих пор воспринимаются предложения и желания по созданию вместо текстильных предприятий в Ивановской области других производств. Создание швейных цехов вместо прядильных или каких-либо еще имеет к решению этой проблемы косвенное отношение. Но это первый шаг, который свидетельствует о том, что в ивановском бизнесе наконец появилось то, чего не было раньше, – ответственность.
Власть не может решать и решить за народ и бизнес: нет уж той власти и нет таких финансовых ресурсов, которые могли бы это обеспечить. До тех пор, пока бизнес не возьмет на себя ответственность за принятие решений, в том числе и тех, которые не понравятся власти по политическим или каким-то иным соображениям, – ничего не изменится.
Десятилетие разброда в текстиле сопровождалось упреками и просьбами в адрес власти. Ничего и не менялось, поскольку самая решительная власть оперирует только тем, что есть, а не исключительно своими желаниями. Когда угроза оставить без работы тысячу человек и перспектива лишиться акций парализуют волю, когда сохранение статус-кво важнее всего остального, — это и есть безответственность, приводящая в конечном итоге к краху.
Бизнес, который самостоятельно пытается решить проблему, что делать с рабочими на производстве, которое ему теперь не нужно, де-факто – союзник власти. Он делает то, что по политическим мотивам не может позволить себе сделать сама власть. Но это именно то, что оживит экономику и выведет власть из-под удара, который может возникнуть вследствие кратковременного, но очень сильного недовольства электората.
Ужасен страх перемен. Человек боится их как огня. Сама мысль о том, чтобы лишиться работы, сменить работу, научиться другой работе, у абсолютного большинства населения вызывает панику. И, как правило, это то самое большинство, которое ходит на выборы.
В этот выборный год появится немало негодяев, которые уже в самое ближайшее время начнут (некоторые уже начали) пугать людей закрытием фабрик, массовыми увольнениями и прочими ужасами дикого капитализма, которого на самом деле у нас нет (в смысле дикого) и никогда не будет. Апеллируя к самому чувствительному – страху перед завтрашним днем, – эти политики будут зарабатывать себе политический капитал. Они будут утверждать, что никогда этого не позволят. Они реально смогут повлиять на тех, кто бы уже мог взять на себя ответственность по решению проблем текстильной отрасли и региона, но, увидев эту вакханалию, поостережется. Мы получим продолжение эпохи ничегонеделанья и безответственности.
Никто никому никогда не позволит выбрасывать людей на улицу. Однако есть разница в недопущении этого – путем ли оставления все как есть, или решая возникающие проблемы создания новых производств и рабочих мест.
Находясь вблизи более успешных регионов Москвы, Ярославля и Нижнего Новгорода, мы уже частично проворонили то положительное, что можно было из этого извлечь. Трудовые ресурсы в значительной мере перетекли туда, но незаметно для нас, а мы не воспользовались такой возможностью временной занятости для собственных структурных изменений. В принципе, это также во многом нас и спасло. Хотели мы того или нет, а падение производства и высвобождение излишков трудовых ресурсов происходило, многие пристроились на работу в соседних областях и Москве. Это также и продляло кризис, поскольку снижало социальное давление: возможно было все дальше и дальше не предпринимать никаких конкретных шагов. А когда толпы безработных хлынули бы не на заработки к соседям, а на улицы, вот тогда бы реформы и начались.
Политические баталии мало зависят от конкретики – все больше измышлений и мировоззрений. Но, следя за выписанными нам рецептами, в полном соответствии с теорией относительности и законом больших чисел, можно было бы ожидать, что рецепты эти по степени глупости и здравомыслия разделятся хотя бы поровну, поскольку политикам в принципе все равно о чем говорить, и формально они должны в равной степени попадать как пальцем в небо, так и в более нужные места. Но так почему-то не происходит. Поневоле усомнишься и в Эйнштейне, и в математическом анализе.